Стихи Сергея Есенина
Лисица
На раздробленной ноге приковыляла,
У норы свернулась в кольцо.
Тонкой прошвой кровь отмежевала
На снегу дремучее лицо.
Ей все бластился в колючем дыме выстрел,
Колыхалася в глазах лесная топь.
Из кустов косматый ветер взбыстрил,
И рассыпал звонистую дробь.
Как желна над нею мгла металась.
Мокрый вечер липок был и ал.
Голова тревожно подымалась,
И язык на ране застывал.
Желтый хвост упал в метель пожаром.
На губах – как прелая морковь…
Пахло инеем и глиняным угаром,
А в ощур сочилась тихо кровь.
Корова
Дряхлая, выпали зубы,
Свиток годов на рогах.
Бил ее выгонщик грубый
На перегонных полях.
Сердце неласково к шуму,
Мыши скребут в уголке.
Думает грустную думу
О белоногом телке.
Не дали матери сына,
Первая радость не впрок.
И на колу под осиной
Шкуру трепал ветерок.
Скоро на гречневом свее,
С той же сыновней судьбой,
Свяжут ей петлю на шее
И поведут на убой.
Жалобно, грустно и тоще
В землю вопьются рога…
Снится ей белая роща
И травяные луга.
Собаке Качалова
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.
Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит.
Хозяин твой и мил, и знаменит,
И у него гостей бывает в доме много,
И каждый, улыбаясь, норовит
Тебя по шерсти бархатной потрогать.
Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою, доверчивой приятцей.
И, никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.
Мой милый Джим, среди твоих гостей
Так много всяких и невсяких было.
Но та, что всех безмолвней и грустней,
Сюда случайно, вдруг, не заходила?
Она придет, даю тебе поруку.
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку,
За все, в чем был и не был виноват.
Песнь о собаке
Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.
До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый,
Под теплым ее животом.
А вечером, когда куры,
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.
По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать…
И так долго, долго дрожала,
Воды незамерзшей гладь.
А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой,
Одним из ее щенков.
В синюю высь звонко,
Глядела она, скуля,
А месяц скользил, тонкий,
И скрылся за холм в полях.
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
Сестре Шуре
Ах, как много на свете кошек!
Нам с тобой их не счесть никогда.
Сердцу снится душистый горошек,
И звенит голубая звезда.
Наяву ли, в бреду иль спросонок,
Только помню с далекого дня –
На лежанке мурлыкал котенок,
Безразлично смотря на меня.
Я еще тогда был ребенок,
Но под бабкину песню вскок,
Он бросался, как юный тигренок,
На оброненный ею клубок.
Все прошло. Потерял я бабку.
А еще через несколько лет
Из кота того сделали шапку,
А ее износил наш дед.
Роберт Бёрнс (1759-1796)
(пер.С.Маршака)
О подбитом зайце, проковылявшем мимо
Стыдись, бесчеловечный человек!
Долой твое разбойничье искусство!
Пускай твоей душе, лишенной чувства,
Не будет утешения вовек.
А ты, кочевник рощ, полей, лугов,
Где проведешь ты дней своих остаток?
Конец твой будет горестен и краток.
Тебя не ждет родной, зеленый кров.
Калека жалкий, где-нибудь в тиши,
Среди заросшей вереском поляны
Иль у реки, где свищут камыши,
Ты припадешь к земле кровавой раной.
Не раз, встречая над рекою Нит
Рассвет веселый или вечер трезвый,
Я вспомню о тебе, приятель резвый,
И прокляну того, кем ты убит!
Эдуард Асадов
Дачники
Брызгая лужами у ворот,
Ветер мчит босиком по улице.
Пригорок, как, выгнувший спину кот,
Под солнцем в сонной дремоте щурится.
Радость взрослых и детворы!
Долой все задачи и все задачники!
Да здравствуют лодки, грибы, костры!
И вот из города, из жары
С шумом и грохотом едут дачники.
Родители любят своих ребят,
И, чтобы глаза малышей блестели,
Дарят им кошек, щенков, щенят,
Пускай заботятся и растят.
Хорошему учатся с колыбели!
И тащат щенята с ранней зари
С хозяев маленьких одеяла.
Весь день раздается: - Служи! Замри!
Нет, право же, что там не говори,
А добрых людей на земле немало!
Сады. Нахохлившись, засыпают,
В тучи закутался небосклон.
С грохотом дачники уезжают.
Машины, простудно сопя, чихают
И рвутся вырваться на бетон.
И слышат только седые тучи
Да с крыш галдящее воронье,
Как жалобно воет, скулит, мяучит
На дачах брошенное зверье.
Откуда им, кинутым, нынче знать,
Что в час, когда месяц блеснет в окошке
(Должны же ведь дети спокойно спать!),
Родители будут бесстыдно лгать
О славной судьбе их щенка иль кошки.
Что ж, поиграли – и с глаз долой!
Кончилось лето, и кончились чувства.
Бездумно меняться вот так душой –
Непостижимейшее искусство!
А впрочем, «звери» и не поймут,
Сердца их все с тою же верой бьются,
Они на крылечке сидят и ждут,
И верят, глупые, что дождутся…
И падает, падает до зари,
Как саван снежное покрывало…
Конечно же, что там не говори,
А «добрых» людей на земле немало!
Яшка
Учебно-егерский пункт в Мытищах,
В еловой роще, не виден глазу.
И все же долго его не ищут,
Едва ли спросишь – покажут сразу.
Еще бы! Ведь там не тихие пташки,
Тут место веселое, даже слишком.
Здесь травят собак на косматого мишку
И на лису – глазастого Яшку.
Их кормят и держат отнюдь не зря,
На них тренируют охотничьих псов,
Они, как здесь говорят егеря, -«Учебные шкуры» для их зубов!
Ночь для Яшки всего дороже:
В сарае тихо, покой и жизнь…
Он может вздремнуть, подкрепится может,
Он знает, что ночью не потревожат.
А солнце встает – тогда держись!
Егерь лапищей Яшку сгребет
И вынесет на заре из сарая,
Туда, где толпа возбужденно ждет
И рвутся собаки, визжа и лая.
Брошенный в нору Яшка сжимается,
Слыша, как рядом, у двух ракит,
Лайки, рыча, на медведя кидаются,
А он, сопя, от них отбивается,
И только цепью своей гремит.
И все же, и все же ему, косолапому,
Полегче. Ведь силища…Отмахнется…
Яшка в глину уперся лапами
И весь подобрался: сейчас начнется.
И впрямь: уж галдят, окружая нору,
Мужчины и дамы в плащах и шляпах,
Дети при мамах, дети при папах,
А с ними, лисий учуяв запах,
Фоксы и таксы – рычащей сворой.
Лихие «охотники» и «охотницы»,
Ружья-то в руках не державшие даже,
О песьем дипломе сейчас заботятся,
Орут и азартно зонтами машут.
Интеллигентные вроде люди!
Ну, где же облик ваш человечий?
-Поставят четверку, - слышатся речи,-
Если пес лису покалечит.
-А если задушит, пятерка будет!
Двадцать собак и хозяев двадцать
Рвутся в азарте и дышат тяжко.
И все они, все они – двадцать и двадцать
На одного небольшого Яшку!
Владир Высоцкий
Охота с вертолетов.
Отворились курки, как волшебный сезам,
Появились стрелки, на помине легки, -
И взлетели стрекозы с протухшей реки, руки!
И потеха пошла – в две руки, в две
Мы легли на живот и убрали клыки.
Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,
Чуял волчьи ямы подушками лап;
Тот, кого даже пуля догнать не могла б,-
Тоже в страхе взопрел и прилег – и ослаб.
Чтобы жизнь улыбалась волкам –не слыхал,-
Зря мы любим ее, однолюбы.
Вот у смерти – красивый, широкий оскал
И здоровые, крепкие зубы.
Улыбнемся же волчьей улыбкой врагу –
Псам еще не намылены холки!
Но – на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
Мы ползли по-собачьи хвосты подобрав,
К небесам удивленные морды задрав:
Либо с неба возмездье на нас пролилось,
Либо свету конец - и в мозгах перекос,-
Только били нас в рост из железных стрекоз.
Кровью вымокли мы под свинцовым дождем-
И смирились, решив: все равно не уйдем!
Животами горячими плавили снег.
Эту бойню затеял – не Бог – человек:
Улетающим – в лет, убегающим – в бег…
Свора псов, ты за стаей моей не вяжись,
В равной сваре – за нами удача.
Волки мы – хороша наша волчья жизнь,
Вы собаки – и смерть вам собачья!
Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу,
Чтобы в корне пресечь кривотолки.
Но- на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
К лесу – там хоть немногих из вас сберегу!
К лесу, волки- труднее убить на бегу!
Уносите же ноги, спасайте щенков!
Я мечусь на глазах полупьяных стрелков
И скликаю заблудшие души волков.
Те, кто жив, затаились на том берегу.
Что могу я один? Ничего не могу!
Отказали глаза, притупилось чутье…
Где вы, волки, былое лесное зверье,
Где же ты, желтоглазое племя мое?
…Я живу, но теперь окружают меня
Звери, волчьих не знавшие кличей,-
Это псы, отдаленная наша родня,
Мы их раньше считали добычей.
Улыбаюсь я волчьей улыбкой врагу,
Обнажаю гнилые осколки.
Но – на татуированном кровью снегу
Тает роспись: мы больше не волки!
|
